Григорьев Константин Петрович

Discussion in 'Solo perfomance / "Театр одного актера"' started by Charge, Nov 12, 2012.

  1. Charge

    Charge Well-Known Member

    Joined:
    Sep 5, 2003
    Messages:
    24,392
    Location:
    Moscow
    Григорьев Константин Петрович

    Автора этого произведения я не знаю, да и вряд ли это один творец. В зиму 1943 - 1944 гг., когда мы "работали" с аэродрома Андриаполь в длинные зимние вечера, когда из - за погоды не было вылета, и делать было нечего, и пойти было некуда - ребята (а сколько было талантов!) собирались группками и развлекались кто как мог. Не исключаю, что одним из инициаторов создания этой "поэмы" был старший штурман корпуса Александр Сергеевич Крючков - человек очень талантливый и широко эрудированный.

    Точно знаю, что он был также зачинщиком создания еще одной "поэмы" под названием "Кому вольготно весело живется в АДД". Начиналась она словами: "Заспорили два техника полка краснознаменного - кому вольготно весело живется в АДД. Один сказал, что летчику. Другой сказал, что штурману...", и т.д.

    Александр Сергеевич Крючков погиб в авиакатастрофе вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Его младший брат, Лева Крючков, был штурманом в нашем полку, прибыл в полк в конце войны и тоже погиб в катастрофе где - то в 1949-50 гг. в Полтаве.

    (c) / Григорьев Константин Петрович. /

    взято с
    http://memory.lipetsk.ru/addition/poem.shtml

    ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН
    /авиатехническая поэма/

    ПРОЛОГ

    Нет, я не Пушкин, я другой,
    Еще не ведомый избранник,
    По штатной должности механик,
    Но с поэтической душой.

    Хотя моих произведений
    Не выпускает в свет ОГИЗ,
    Хоть не талант я и не гений,
    Но все ж готовлю Вам сюрприз.

    Я первый раз пишу поэму
    И потому прошу учесть,
    Что выбрал я большую тему,
    И много здесь ошибок есть!

    Конечно, быть легко талантом,
    Когда другой заботы нет.
    Ведь если б Пушкин был механик,
    То вряд ли был бы он поэт.

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    Мой лётчик самых честных правил,
    Когда предвидел перелет,
    Он за семь дней меня заставил
    Готовить этот самолет...

    Его пример - другим наука,
    Но, боже мой, какая скука,
    Найти во что бы то ни стало
    Дефект - что6ы стрелка не дрожала.

    Так думал молодой механик,
    Готовя к вылету свой "ИЛ".
    Слил конденсат, законтрил краник
    И командиру доложил.

    Но вылетать пока-что рано,
    Поэтому, мои друзья,
    С героем моего романа
    Решил вас познакомить я

    Подобно всем моим ребятам
    Он призван был военкоматом.
    Забрал повестку, сел в вагон
    И, ... в общем, стал военным он.

    Кто может знать, где наше счастье,
    И по какием путям шагать?
    Он мог попасть и в моточасти,
    Артиллеристом мог бы стать.

    Но все же волею небес
    Попал Онегин в ВВС.

    Конечно, не по доброй воле
    Он стал учиться а Вольской школе.
    Увы! Он зря протестовал.
    На то ведь есть и трибунал.

    Сорокоградусный мороз
    Не замечал горячих слез.
    Весь день с утра и до зари
    Учил прилежно "ДБ-З"

    Легко курсантом быть везде,
    Как в Вольске, так в Кзыл-Орде.

    Так год прошел в воздушном флоте,
    Всему конец на свете есть.
    Он приобрел любовь к работе
    И аттестат по норме "шесть".

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    Вот мой Онегин на свободе,
    Сперва работал на заводе
    Потом, хоть горько он рыдал,
    Но все же в 1-Й ЗАП попал.

    Увы! Но в ЗАПе было хуже.
    Ом затянул ремень потуже,
    И хоть хотелось очень есть,
    Пришлось эабыть про норму "шесть".

    Пока работал на заводе,
    Стал "ДБ-З" уже не в моде,
    И вот пришлось ему начать
    "ИЛ-2" прилежно изучать.

    И часто, не смыкая глаз,
    Почти всю ночь читать "НИАС".
    Пока, конечно, не решил,
    Что он отлично знает "ИЛ".

    Среди друзей моих немало
    В то время в 3АПе побывало,
    Придя затем из ЗАПа в полк
    Три дня смотрел на хлеб как волк.

    Потом, набрав чучь-чуть силенки,
    Кричал, что есть не может пшенки.
    Но тут, скажу я Вам, во - первых,
    Кто мог, неплохо жил в резервах.

    Один из всех друзей моих
    Был год в резервных мастерских.
    Завел хозяйство и жену,
    Имел пристрастье ко всему.

    На человека стал похож,
    Ну, в общем, "здорово живешь!"
    А во - вторых, ЗАП нужен нам
    Готовить летчиков к боям.

    И я с двенадцатью друзьями
    Был в тех-бригаде ВВС.
    В "очко" играли мы ночами,
    Ходили с девушками в лес,

    В шестом часу ложились спать,
    Чтоб утром снова день начать.

    Я помню славные попойки
    Веселых зимних вечеров,
    Друзей, сосущих спирт из стойки,
    По женской части мастеров.

    Островский умным был сержантом,
    Он быстро женщин покорял,
    Знакомил с Гегелем и Кантом,
    Потом ликером угощал.

    И обсудив ряд женских тем,
    Ложился с ними спать затем.

    Веселый, родом из Ростова,
    Он мог найти наверняка
    Подруг для дней своих суровых
    От тридцати до сорока.

    Семенов, неразлучный с блатом,
    Он мог всегда и все достать.
    Его и с Бендером Остапом
    Не стыдно было бы сравнять.

    Он посвятил полжизни Джазу
    И в этом так преуспевал,
    Что покорял всех жещин сразу,
    Когда гитару в руки брал.

    И после шелкового тела
    Он дал себе завет один,
    Что женщин можно трогать смело,
    Когда имеешь сульфидин.

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

    Прости, читатель, отступая,
    Увлекся я на этот раз.
    Но ты простил, я это знаю
    Итак, продолжу свой рассказ.

    Судьба Онегина хранила,
    Он получил два новых "ИЛа",
    Отвертки, трубки, два ключа
    И стал работать сгоряча.

    Жизнь протекала очень гладко,
    Когда весенюю порой
    Пришла большая разнарядка,
    И в полк приехал наш герой.

    Он мог без лишних разговоров
    Собрать в неделю пять мотров,
    И мог без лишних он речей
    Сменить две дюжины свечей.

    И также техник был примерный,
    Чтоб самолет его был чист,
    Ему был дан помощник верный -
    Владимир Ленский, моторист.

    Они сдружились понемногу,
    В работе обгоняя всех.
    Жизнь протекала, слава богу,
    Без крика, шума и помех.

    Казалось, и не быть раздорам,
    Но тут пришла в недобрый час
    Татьяна - техник по приборам,
    Окончившая Тульский "ШМАС".

    Ефрейтор Ларина Татьяна
    Была без всякого изъяна,
    Решил единодушно полк.
    У нас ведь в этом знают толк.

    И сколько было разговоров
    О ней под плоскостью машин.
    Блестели глазки у майоров,
    Сверкали глазки у старшин.

    И командир полка упорно
    Твердил, надеясь на успех,
    "Любви все возрасты покорны,
    Она сильней законов всех".

    Но равнодушно, без привета,
    Она относится к чинам.
    Один просвет иль два просвета
    Напрасно ходят по пятам.

    Лишь одного горячим взглядом
    Она встречает каждый раз,
    Дрожит, когда он с нею рядом,
    И отвести не может глаз.

    Онегин, страстный и плечистый,
    Других умней и веселей.
    Хоть получал он в месяц чистых
    Лишь триста тридцать пять рублей.

    Но сам Онегин хладнокровно
    На красоту ее глядит.
    И сердце бьется очень ровно,
    И не теряет аппетит.

    Хоть на погонах по Амуру,
    Увы, не всем дано летать,
    Технарь ведь робкая натура
    (Не те харчи, не та культура) -
    Глубоких чувств им не понять.

    Слаба техническая кровь,
    И не доступна ей любовь.

    ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

    Скользит луна по небосводу,
    Гуляет ветер под окном,
    Предвидя летную погоду,
    Весь лагерь спит спокойным сном.

    Не спится лишь одной Татьяне.
    Она сидит и как в тумане
    Вдруг видит милые черты...
    Онегин, Женя, это ты?

    Но нет. Лишь ветер завывает,
    О чем-то шепчутся кусты...
    Печально Ларина вздыхает -
    Одни мечты, одни мечты.

    Душа горит, полна тревоги,
    Владеть собой уж нету сил!
    Дневальный, дайте мне бумаги,
    Перо и скляночку чернил.

    Окно спокойно отворяет,
    Весенний воздух свеж и чист,
    Коптилка нежно освещает
    Её письмо - тетрадный лист.

    "Я Вам пишу! Чего же боле?
    Что я могу еще сказать?
    Все решено: я в Вашей воле,
    Готова жребий свой принять.

    Вы - светлый луч среди ненастья,
    Чисты, красивы, как кристалл.
    Быть с Вами, Женя, это счастье.
    Короче, Вы - мой идеал.

    Я вся горю, полна сомнений,
    Да и в душе полно огня.
    Не знаю, может быть с презреньем
    Вы отвернетесь от меня.

    Я Вас ждала, о Вас мечтала,
    Так не останьтесь Вы глухи!"
    И там же много написала
    Различной женской чепухи.

    Письмо угольником свернула,
    Вписала адрес и... уснула.

    ПЯТАЯ ГЛАВА

    Весна, механик торжествуя,
    Сливает тихо антифриз.
    Вдали комиссию почуя,
    Усердно драит верх и низ.

    Рвет из портянки отепленье,
    Глядеть не хочет МЗС.
    Пора Любви и вдохновленья
    Уже началась в ВВС.

    И как-то раз в начале марта,
    Хваля красавицу весну,
    Владимир Ленский шел со старта
    И встретил девушку одну.

    Он пять ночей не знал покоя,
    Шатался чем-то удивлен,
    Не мог понять, что с ним такое,
    Потом решил, что он влюблен.

    Предмет его горячей страсти
    Хорошей девушкой слыла.
    Она была неделю в части,
    Большую радость принесла.

    Но он, увы, не знал об этом,
    Писал ей нежные стихи,
    Носился с пламенным приветом.
    С любовью шуточки плохи.

    Она вначале так радушно
    Лечила боль сердечных ран,
    Что полк решил единодушно -
    У них получится роман.

    Но Тане скоро надоело.
    Он был застенчив, не речист,
    К ней подойти боялся смело,
    К тому же - только моторист.

    Он это тоже вскоре понял,
    Однако, продолжал роман.
    Но все ж его так скоро донял
    Всевозвышающий обман.

    И сердце Ленского немело,
    Он заболел и занемог.
    Ревнив и злобен как Отелло,
    Найти соперника не мог.

    И зачехлив однажды спарку,
    Владимир Ленский мчится к парку.
    Он должен всё ей объяснить.
    Пусть скажет: "Быть или не быть".

    И вдруг он вздрогнул в изумленьи,
    Сказать не может ничего.
    Она стояла в отдаленьи,
    И с кем? - с механиком его.

    Они смеялись, жали руки,
    И взгляд ее был очень мил.
    Онегин с видом, полным счастья,
    Ей тоже, что-то говорил.

    "Теперь я вас отлично вижу!
    Поймал их вместе наконец.
    Онегин, Вас я ненавижу!
    Онегин, знайте, Вы подлец!"

    И грудь его клокочет мщеньем,
    И стонет тронутая честь.
    И бросил он врагу с презреньем
    Торцовый ключ на трицать шесть.

    К ним подбежали их друзья,
    Но поздно - помирить нельзя.

    Такого дерзкого удара
    Нельзя спокойно перенесть.
    Друзья, отлично. У ангара
    Я буду ждать Вас ровно в шесть.

    ШЕСТАЯ ГЛАВА

    Надев суконные пилотки,
    Набросив на плечи шинель
    И намотав в грязи обмотки,
    Друзья явились на дуэль.

    Враги! Давно ли вместе были,
    Свой старый мыли аппарат.
    Враги! Давно ли вместе пили,
    Как с другом друг, как с братом брат.

    Одни страдания и муки
    Равно терепели вместе вы.
    К чему дуэль? Пожмите руки,
    Забудьте это. Но увы!

    В руках блеснули пистолеты
    И ярко - красные ракеты,
    Пронзив эаоблочную высь,
    Со страшным воем пронеслись...

    Онегин знал, что по роману
    Он в этой схватке победит,
    И, если в книгах нет обмана,
    То моторист его убит.

    Терзаясь страхом и сомненьем
    Сказать "прощай" он захотел.
    Но вдруг увидел с изумленьем,
    Что Ленский тоже жив и цел.

    Они опять на место встали,
    Еще достали по одной,
    Но им стреляться помешали:
    Пришел из штаба вестовой.

    Что, к командиру вызывают?
    Да, друг, пропали мы теперь.
    Пришли, и робко открывает
    Владимир Ленский в штабе дверь.

    Он получил большую взбучку
    За самовольную отлучку,
    За хулиганство и стрельбу,
    И был посажен на губу.

    Онегин, грустный и печальный,
    Проходит тихо в кабинет.
    Глядит сочувственно дневальный,
    Ему ведь только 20 лет.

    "От Вас, Онегин, я, признаться,
    Таких вещей не ожидал!
    Чтоб с подчиненными стреляться,
    На всю дивизию скандал!

    И чтобы не было такого...", -
    Тут на минуту он умолк.
    Подумал и сказал сурово:
    "Перевожу в соседний полк".

    ЭПИЛОГ

    Как жаль, что Пушкин умер рано,
    Ведь если б знал он техсостав,
    Ои посвящал бы им романы
    В 12 - 20 - 30 глав.

    Но Пушкин жил в туманной дали
    Тому назад сто с лишним лет.
    Тогда на небе не летали,
    Тогда хватало и карет.

    Меня нередко подгоняют:
    Пиши еще, еще пиши!
    И уж не редко называют
    ПОЭТ ТЕХНИЧЕСКОЙ ДУШИ.