Вадим Егоров Юбилеи Юбилеи, юбилеи... Снова осень на аллее, как пожарище. Юбилеи, юбилеи... Шевелюры все белее у товарищей. Эту осень проживу я и вступлю в сороковую осень рыжую, и болезнью заболею, что зовется юбилеем, если выживу, если выживу. Как начертано в устоях, будет долгое застолье юбилейное, а когда все примут по сто, будут радужные тосты и елейные, будут сыты все и пьяны, как намечено по плану, как наметано. Всех веселье обуяет - одного лишь юбиляра не возьмет оно, не возьмет оно. Среди гомона и гама у плиты хлопочет мама постаревшая. Зажигает мама спичку, мама - птичка-невеличка над скворешнею. Сын опять такой усталый, дочь принцессою не стала на горошине. Что-то с сыном, что-то с дочкой, а у мамы что-то с почкой нехорошее, нехорошее. Полночь-заполночь настанет, и потянет над гостями запах ладана - то отец дохнет из ночи. Мы с тобой, отец, не очень в жизни ладили. Я гулял, а ты метался, ты болел, а я мотался над Памирами. Как теперь, отец, жалею, что с тобой на юбилее не обнимемся, не помиримся. ...Будет вымыта посуда. Юбиляр, спеша, засунет ноги в тапочки. Будут выпиты не вина - этой жизни половина или вся почти. Старость слева, старость справа, и уже плевать на славу и на почести. Юбилей - горячий признак, что уже маячит призрак одиночества, одиночества. Юбилеи, юбилеи... Снова осень на аллее, как пожарище. Юбилеи, юбилеи... Шевелюры все белее у товарищей. Эту осень проживу я и вступлю в сороковую осень рыжую, и болезнью заболею, что зовется юбилеем, если выживу, если выживу... май 1985
Re: Вадим Егоров Мы с тобой еще будем в Крыму! Золотого муската приму, Пальцы стисну - аж хрустнут фаланги... Мой курносый седеющий ангел, мы с тобой еще будем в Крыму. Нас еще изабеллы лоза исцелит от столичного сплина,- лишь бы старость не горбила спину, лишь бы солнце слепило глаза. Где бы век ни пришлось куковать, сколько б жизнь ни расставила вешек, - как соленый миндальный орешек, нам с тобой еще Крым смаковать. Отпускные деньки коротки, но они повторятся, ей-Богу! - лишь бы смерть не пристроилась в ногу, лишь бы жизнь не брала за грудки. Уроженцы рождественских стуж, накануне отъезда в столицу мы свои посмуглевшие лица запрокинем под солнечный душ. Ни айву не хочу. ни хурму, - лишь бы море под солнцем искрило, лищь бы знать, уезжая из Крыма: мы с тобой еще будем в Крыму! август 1982
Re: Вадим Егоров Надежда и удача Когда распахнуты крыла, когда нельзя иначе, когда, набравши высоту, летишь через года, то за одним крылом всегда надежда и удача, а за другим крылом всегда разлука и беда. Куда крылами ни качни-налево ли, направо - но только были бы крыла распахнуты всегда, и за одним - щека к щеке - неслись любовь и слава, а за другим - плечо к плечу - разлука и беда. Как ни сверкала бы звезда твоей судьбы бродячей, непредсказуемы - увы! - небесные суды, и на одном из виражей надежда и удача начнут бледнеть перед лицом разлуки и беды. Тогда надежду позови замерзшими устами, тогда удачу попроси плеснуть живой воды. Надежда вырвется вперед. Удача не отстанет. А значит - не настанет срок разлуки и беды. Когда распахнуты крыла, когда нельзя иначе, когда, набравши высоту, летишь через года, то за одним крылом всегда надежда и удача, а за другим крылом всегда разлука и беда. а за другим крылом всегда разлука и беда. январь 1986
Re: Вадим Егоров Монолог сына, или детская воздухоплавательная Нам с сестренкой каюк: наша мама на юг улетела недавно. Это ж каждый поймет: жизнь без мамы - не мед, а с отцом - и подавно! В доме трам-тарарам, папа нас по утрам кормит жженою кашей. Он в делах, как в дыму, и ему потому не до шалостей наших. А пошалить хочется очень, мы ведь не так много и хочем, - каждый отец и даже отчим это поймет. Вот вчера, например, я такое имел! Полетать захотелось, и - была не была - два бумажных крыла мы приделали к телу. И пошли на балкон - пусть на нас из окон поглядят домочадцы, как с балкона мы - ах! - сиганем на крылах, чтоб по воздуху мчаться! Плыли б внизу реки, поля бы, у всех бы пап падали шляпы - вот красота! Только бы папа не увидал. Я уже улетал, но отец увидал - представляете, жалость! Он расширил глаза и схватил меня за то, что ближе лежало. Папы страшен оскал, я от папы скакал, как лошадка в галопе, и, как будто коня, папа шлепал меня по гарцующей попе. У всех отцов богатый опыт по мастерству шлепанья попы. Вот подрасту и буду шлепать папу я сам! Мы отца не виним, мы помиримся с ним и забудем о ссорах. Есть такой порошок, с ним взлетать хорошо, называется - порох. Мне б достать порошка, пол посыпать слегка, кинуть спичечку на пол... Как взлететь я хотел! Что ж, коль сам не взлетел... так взлечу вместе с папой! Плыли б внизу реки, поля бы, у всех бы пап падали шляпы - вот красота! Только бы папа не увидал. 1979
Re: Вадим Егоров Монолог дочки, или песенная иллюстрация к проблеме акселерации Оголила за окном верба веточки, потянулись за моря гуси-уточки... Говорит мне моя дочка-шестилеточка: "Папа, можно мне тебя на минуточку?" Папа что же - папа все может вытерпеть. Папа - как Хемингуэй - в грубом свитере. "Если надо, - говорит, - носик вытереть, щас я маму позову. Мама вытерет". Но на папину беду так сказала дочь папаше: "Папа, в нашем детсаду есть такой Горелик Саша. Он, как я, не ест омлет, он ужасно синеглазый, и за все свои шесть лет не описался ни разу". Разговор неотвратим: "Говори мне, дочка, прямо - что хотите вы?" - "Хотим вместе жить - как ты и мама. Вместе, папа, под дождем, вместе - в грязь, в жару и холод. А с детьми мы подождем до конца начальной школы". Чую - весь я аж горю, чую - рушатся устои. "Слушай, дочка, - говорю, - это дело не простое. Как мне маме объяснить? А жилплощадь? А финансы? Надо чуть повременить - ну хотя бы лет двенадцать". "Что ты, папа, - был ответ, - это даже слушать странно: ведь через двенадцать лет я совсем старухой стану. Не могу я ждать ни дня - вам совсем меня не жалко - ведь Саша плюнет на меня и уйдет с Козловой Алкой!" Чую - близится гроза. Дочь глазами так и жалит, а потом на те глаза бабьи слезы набежали. Бабьи слезы, а потом - ай да дочка, ну, умора! - начался такой Содом... я б сказал - Содом с Гоморрой. "Что ты, папа, "ох" да "ах"! - времена переменились: нынче, папа, в детсадах все давно переженились. Только я одна иду - все направо, я - налево... Да меня уже в саду называют старой девой!" Перешла на ультразвук моя деточка. Я на все уж был готов - но вот туточки говорит мне мой сынок-семилеточка: "Папа, можно мне тебя на минуточку?"... 1982
Re: Вадим Егоров Перспектива в стиле "ретро" Вадим Егоров Утехи плоти надоели. Дурит погода. Мне тридцать пять. И до дуэли всего два года. Не юн, не резок, не бедов, сижу - итожу: сменился год, а Бенкендорф остался тот же. Плетет узилище паук для мошки юркой. Ему что кандидат наук, что камер-юнкер. А впрочем, так ли он и плох?.. Он, как и встаре, лишь рычажок в руках эпох и государей. Пуржит и вьюжит. И вдали несутся бесы. Моей курносой Натали не до Дантеса. Она своей планиды плуг влачит послушно. Ни нянек у нее, ни слуг - семья да служба. Все меньше истинных побед перо мне дарит. Зато мы званы на обед у государя. Там платьев шелест. Сабель звон. Там каждый - Цезарь. Там надо всем и в каждом он - мой царь и цензор. Его сметет посмертный рой судов суровых, а зря: он лишь играет роль - свою, цареву. Он мне сует открыл тщету, он лаской дарит, и я на неплохом счету у государя... Жизнь истончившейся паутинкой скользит по датам. Взрослеют дети. До поединка рукой подать уж. Ах, женка, женка, - небось, обрыдла любовь поэта? На жженье света, на ржанье быдла - плевать на это. Что нам судилище людское: укол - не боле. А коли быть тебе Ланскою - так Божья воля... январь 1983
Re: Вадим Егоров Тени на Мойке Вадим Егоров Возле Пушкинского дома, что на Мойке, где уже на парапете снег белеет, птицы стихли и прохожие умолкли, и молчат себе, и прах его лелеют. Экскурсанты даже дышат втихомолку, (Экскурсанты проплывают втихомолку) еле слышные вопросы задавая, а по Пушкинскому дому, что на Мойке, ходят тени и живых не задева - ют. Ходят тени. стонут тени, плачут тени... Им, теням, от этой боли нету мочи. И скупые о здоровье бюллетени тень Жуковского вывешивает молча. Не чинов во имя и не ради денег, от бессилия на Господа пеняя, (назначения друг друга отменяя) докторов его беспомощные тени все снуют вокруг него и лед меняют. Та, которой был сражен и очарован, та, с которой невесомы все тенета, тень Натальи Николавны Гончаровой на кушеточке лежит у кабинета, и какая б его боль ни обуяла, что б ни грезилось ему в предсмертной дали, умирающий укрыт, как одеялом, сухопарой и сутулой тенью Даля. Мукой пушкинской объята и ведома, не снимая эту горькую осаду, тень толпящихся у Пушкинского дома полтора столетья мерзнет у фасада. И, забрызганная пушкинскою кровью, света пушкинских окон не омрачая, николаевская тень лежит на кровле, но ее уже никто не замечает... 1988
Быль Я лег уже и был ко сну влеком, когда узрел, глазам своим не веря - ко мне слетела ведьма на балкон и знак дала, чтоб отворил ей двери. Она была немыслимо грешна, к ней ненависть людей была напрасна и нагота ее была страшна тем, что была божественно прекрасна. Той наготой не смущена ничуть, ночной прохладой комнату окутав, она зажгла бенгальскую свечу, возникшую неведомо откуда. И этих искр колючие огни вершили ведьмы просьбу ли, приказ ли - знобяще и щекочуще они в меня входили и во мне не гасли. Перекосило комнату. По ней гуляли гады, призраки и жабы, и я мерцал огнем среди огней, гордясь собой и предвкушая шабаш. Блаженства суть - не мохом обрасти, не жить в повиновении закону, а ведьму встретить, крылья обрести и, не робея,броситься с балкона. Блаженства суть - во всю умчаться прыть, покрыться бронзой лунного загара, сойти с ума, копытом землю рыть. И дьявол с ним - какая после кара! ...Но пересверк взорвался и потух, и все, кто был, пошли дымком стелиться, и загорланил вдруг второй петух, невесть откуда взявшийся в столице, и ведьма, уносясь за ту межу, где гром грохочет и хохочут совы, мне вещее свое сказала слово - что я отныне ей принадлежу. *** Хотя я ведьмой не был унесен, во лжи не уличайте в унисон - я ложь давно убрал из обихода. Рассказ мой правда. Ведьма та не сон. Я каждой ночью жду ее прихода
Юбилейный плач по Высоцкому Все смешалось в душе - и соблазны бесовские, и горящий Бродвей, и поющий Боб Дилан... Я встречаю в Нью-Йорке день рожденья Высоцкого на Седьмой авеню, по которой ходил он. Над Манхэттеном звезд дотлевают окурочки. Под неоновым нимбом рекламного света вот он рядом идет в своей кожаной курточке... Но, увы - ах, увы! - мне лишь кажется это. Вроде дата чужая - а донельзя личная, и рыдает сегодня душа, а не хнычет, и хотя я привез для подарка "Столичную", я "Столичную" эту раскупорю нынче. И в немом полумраке заморского бдения, позабыв докторов наставленья благие, я приму полстакана за Ваше рождение за полшара земного от Вашей могилы. На английском, на русском, на хинди, на идише в день рождения Ваш все слова забываю, но, в Москве никогда наяву Вас не видевший, прошепчу Вам в Нью-Йорке такие слова я: Наши слезы по Вас, как и прежде, соленые, наша память о Вас все острей год от года, и да вечный покой Вам, Владимир Семенович, на Ваганьковском кладбище справа от входа. январь 1988, Нью-Йорк
