Министерство Обороны Румынии отправило батальон элитных пехотинцев и 2000 тонн гуманитарного груза пострадавшим от землетрясения на… Таити. Вместо острова в Антлантическом океане, груз прибыл во Французскую Полинезию в Тихом Океане. После того, как об этом стало известно, и истерический смех немного поутих, инцидент постарались замять: "Не следует делать из этого событие, названия очень похожи. Гаити, Таити, Маити, Папити. Черт бы их подрал" — заявил в интервью газете Times.RO министр обороны Румынии Габриел Опря.
ну Экзюпери таки знает за 14 вопросов хотя ты прав, Сантос-Дюмона не знает. предполагал Сенну и Галлая.
не ну 100% резултат никто не обещал я тоже изначально пробовал пилотов либо не угадывает сразу либо не знает совсем, пробовал политиков - пока не ошибался
Американец на Садовой Найти не может туалет. Вот, круг описывая новый, Зашел во двор. Народу нет. Вдруг строгий мент: "Не порть ограду!" Американец чуть живой: "Мне оч'эн, оч'эн писсат надо!" "Пройдем" - ответил постовой. Вот дом большой. Вокруг все чисто. Видать, здесь дворники метут! К фасаду мент подвел туриста: "Вот, - говорит он. - Писай тут!" За избавлением от муки Страж равнодушно проследил. Турист, застегивая брюки, Мента приветливо спросил: "О! Это - рюсски хлье-бо-сольство? Не так ли? Много комплимент!" "Американское посольство", - Ответил вяло хмурый мент. http://www.oppa.ru/index.php?showtopic=4426&mode=threaded
ЦИРКУМЦИЗИО По двум-трем, но слишком многочисленным просьбам. Все равно это навеки прибито на том ресурсе, где Фрум меня обошел. Фигли уже теперь жадничать... и - да, если кроме тех двух-трёх, что забодали, кто-то не хочет видеть этот опус в связи с обилием неэтичных неэтичностей, то этично идите мимо. Потому что я предупредила. И ещё - там много букв. Я знаю, что это напрягает мозг, привыкший к знаковому объему средне-стандартной офисной переписки, поэтому - сварите кофе и только потом инджой. Сообщать мне о том, что много букв лишний раз не стоит. Жениться перестану (c). В грубой форме. В те времена, когда в ночь на Рождество ещё умели верить в чудо, Скруджу Макдаку было не избежать раскаяния, а «дедушка-кощей» Андерсен неумолимо отправлял маленьких девочек прогуляться босиком по морозу в пижаме из крапивы, я работала акушером-гинекологом в одной чудесной больнице. Настолько многопрофильной, что «чудеса» здесь считались делом обычным и незамысловатым. Как, впрочем, и в любом другом столь же масштабном лечебном учреждении. И был вечер накануне Рождества. И было слякотно. У заведующего урологическим отделением был день рождения. И мы не пили... Мы – это конкретно я и Олег - дежурант урологического отделения. А они пили! Ибо за столом были представлены почти все дружественные смежные специальности. А в те чудесные времена ещё закрывали глаза на подобного рода празднования в узком кругу. Алкоголь и прочая водка рекой лились в широкие луженые глотки узких специалистов. Всем было хорошо. И только начмед по хирургии следил в оба глаза – чтобы не всем. Потому что всем – это всем, кроме действующих дежурантов. Следил-следил, следил-следил, пока эти оба не залил по самую миопию. Мы – те самые действующие дежуранты - ждали первой звезды или хотя бы отъезда начмеда. Хотя очень хотелось не ждать. Но, памятуя о том, что наш народ очень любит ночные праздники, были, как обычно, в полной боевой готовности. Дамы на сносях, обычно, бабахнут рюмку коньяку, дадут мужу нехилый ломоть половой жизни – и ну, давай рожать! Я уже не говорю об «эпидемиях» почечных колик на фоне обильных возлияний и комбинированных травмах паренхиматозных органов на почве выяснения извечного вопроса: «Ты меня уважаешь?!» Но, если травмы ещё можно хирургам перебросить, то колики и задержки мочи – святое для каждого уролога. Я, значит, не тороплюсь. А Олег как с цепи сорвался – раз! – рюмку. Бабах – другую! - Эй! – говорю ему тихо и как ущипну под столом. – До первой звезды нельзя! А вдруг ножевое в почку привезут, а ты посмотри на нашего сосудистого! – А он мне развязно так: - Звезду Суворову Александру Васильевичу! – Это такая в те древние времена наскальная реклама была. Ну, думаю, пошла вода в кубрик – пора сматываться в роддом. Хотя акушерка не звонит и биппер не пищит… Только ногу задрала, чтобы драпнуть, а Олег как брякнет: - Караим Антинохьевич! А Танька свалить собирается! А между тем, вы у неё уже в бальную книжечку, я слыхал, записаны! – Ну, думаю, сука! Ты у меня ещё попляшешь! Будешь мне в следующий раз полчаса раком у почечного лотка стоять - пока я тебе всю бальную книжечку не зачитаю! Караим Антинохьевич был светилом из светил отечественной и международной урологической школы. Редактировал отдел Большой Медицинской Энциклопедии по профилю и все такое. Хирург от Бога, диагност от Папы Римского и т.д. В общем, Клиницист с самой большой буквы, к тому же, в ореоле легенд от весьма непростой судьбы. И, как все подобного рода образчики, был весьма неравнодушен к прекрасному. Особенно, если это прекрасное имело минимальный коэффициент интеллекта и могло рот открывать не только для того, чтобы глупо хихикать, а ещё и… а вот и не то, что вы подумали. А для того, чтобы о «Меховом завтраке» или «Алжирской женщине» поговорить. Хотя, то о чем вы подумали, со слов некоторых дам, тоже приветствовалось. Я же на сюрреалистах и импрессионистах ещё со времён патанатомии собаку съела и кошкой закусила, которая перед этим мышку проглотила! А Караим Антинохьевич мужчина был требовательный и директивный. И уж коли он жаждал бесед – то вынь и положь! И здоровый, как пад…, в смысле, как Пабло Пикассо, году эдак в 1950-ом. Тому в оный год, дай Бог памяти, шестьдесят девять было. А помер - в 1973 году от Рождества Христова – то есть в возрасте девяноста двух лет… Короче. Хапнул меня Пабло Антинохьевич за ручку – и давай беседы беседовать. А Олег с другой стороны за локоток взялся, но чую, больше для того, чтобы на стуле удержаться… Но тут в помещение буфета урологического отделения вносится взлохмаченная санитарка и, думая, что никто не замечает, что она уже тоже – того – со слегка сдвинутой точкой сборки, весьма, как ей кажется, серьёзно изрекает: - Иваныч! Срочно в приёмное, потому что там какая-то поебень! Я сказала, чтобы у телефона обождали, а они трубку бросили, суки! Я чую - вот мой шанс. - Пошли, Олег Иваныч, - говорю - я тебя провожу к месту событий и пойду обход, что ли, обойду. А потом ещё наколядуемся, если что. Олег, моментально-профессионально исполнившись чувством долга, в жалкой попытке осознать своё тело в пространстве, становится в позу Ромберга, при этом глупо хихикая. Ну, и что – он вообще парень весёлый. «Пронесло - думаю, - Сейчас-то я ноги и сделаю!» Но тут оживает Караим Антинохьевич, который ещё, вишь, не до конца рассказал мне свою концепцию видения «Поля маков в Аржантёе», а также высказал не все соображения на предмет отношений между Моне и падчерицей. - Многоуважаемая публика! – Встает и говорит густым баритоном - Пейте и закусывайте, как раньше. Я с ребятами в приёмное спущусь – тряхну стариной. Вдохну этот запах – не все же по академическим джунглям прятаться. Пора вспомнить каково оно там на воле, в пампасах. Олег, смотрю, от этого аж протрезвел похлеще, чем под душем Шарко. - Что вы, что вы! – говорит – Караим Антинохьевич! Вы – и вдруг в нашем неуютном, открытом всем ветрам, приёме. Да там, может, поножовщина какая. Или в борщ кто кому насрал – мало ли! Вы! Такая величина! И вдруг!... Бесполезно! Светило уже взошло над толпой смердов. Поэтому, бросив на Олега, гневный взгляд, Караим изрек: - И Татьяну с собой возьмём. – «А как же! С кем еще о мастерах цвета беседу добеседовать!» - Пусть её будет. Может, чему дельному научится, чтобы если что – не опозорила белый халат, как ты – отрок неразумный с родами. – История-то, надо сказать, по всей больнице давным-давно разнеслась. – Я, - продолжает академик, - когда-то, ещё при Сталине, какому-то аппаратовскому доберману камни из почек удалял. Под страхом, которого тебе, щенок, не понять! Так что – айда, дети мои, в приём – уши всем подряд купировать! Смотрю - тут так просто не слиняешь - Караима понесло. Ладно, думаю, - авось он протрезвеет по дороге, или же мне из роддома позвонят. Едем в лифте. Олег надувает щёки. А я делаю заинтересованное лицо. Хотя мне, если честно, что «Поля маков в Аржантёе», что «Поля маков в ложбине у Живерни», что «Лондонский парламент» - все на одно Моне. Вы, если бы так хорошо разбирались в импрессионистах, как я – тоже бы любого в погонах уделали. Прибыли, значится. А докторица приемного уже аккурат как с картины того же Пабло сошла - «Женщина в кресле» видали? И хохочет! - Олег, - шепчу, – Чего это с ней?! Ну, выпила. Ну, с кем не бывает! Чего же хохотать–то так в лицо! Видит же – Караим тут. Не верит? Думает, delirium tremens за ней пришёл? - Я, - отвечает мне этот гаденыш, дружок мой разлюбезный, - вообще плохо вижу, потому что очки забыл в ординаторской! Я вижу только набросок «Авиньонских девиц»! И всхлипнул! А Караим Антинохьевич ручку дежурной приема поцеловал, улыбнулся и говорит зычным голосом: - Ну, что нас так развеселило, душа моя! Показывай этих проказников! Что у нас? Ножевое? Колика? Задержка? Ещё какая ургентность развесёлая?! – И прям ножкой, как застоявшийся жеребец бьёт и ушами прядет – воздухом приема надышался что ли, старый чемодан! А у меня настроение уже ни к черту. Примерно как у «Любительницы абсента». «Как же, - думаю, - отсюда благовидно смыться?» Наивная. Я ещё и не предполагала, ЧТО меня ждёт "На железной дороге". Да. В этом месте вы должны простить мне резкий переход к русским художникам-передвижникам. Потому что в смотровой приема нас ждали два персонажа, сошедшие аккурат с картины Василия Григорьевича Перова. Ну, приодеты, может быть и получше. В смысле – посовременнее, а типажи – те же! Хотел Караимушка, в народ? Получай народ прямо от Боженьки с ладошки! И молвил один из народа: «бля… Не, ну надо же!... Нах… Доктор! Еп…пона мама!» Зело принямши, руками машет, рассказывать порывается. Но чувствуется, что человеку от всей души весело - на смех срывается. До истерики местами! Другой сидит без штанов – стесняется. Одной рукой причинное место, в тряпицы обмотанное, зажал. А второй – по воздуху водит – то пальцем погрозит, то крякнет и отмахнется от кого-то невидимого. Мол, вот такая вот херовина вышла. Штозаептваюматьсамнепойму!А Караим-то наш не орёт, глазами не сверкает, а любезно так говорит: - Пойди отблюйся, падла, и приходи! – Вы не подумайте. Это он Олегу. А мужику, тому что с тряпицами, ласково так: - Что случилось, милейший? Тот молчит, ежится. Пациентом себя чувствует. Второй за него: - Ну, дык… Мы ж, бля…того. Ну, это! Ну, чтоб!.. А оно… Вот! - Что вот? – Голос Караима уже струится, как тончайший шелк. И вдруг тот, что с тряпицами, басом таким гнусавым: - Доктор, а выпить можно? Вы че не подумайте… Я того… В нерв весь ушел. Аж запирает всего! А? – и смотрит. Караим Антинохьевич ещё раз удивил меня в тот вечер под Рождество. Как говорят – жил дольше, видел – больше. Медсестре смотровой говорит так спокойно: - Принеси-ка, душенька, три стакана. Нет. Два. Тебе, я так понимаю, - и смотрит на этого «констриктора» - грозит оперативное вмешательство. - Что грозит? – спрашивает мужичок, съеживаясь. - Операция. И срочная. – Объясняет Караим. – Хотя, если это то, что я предполагаю, - сойдёт и местная анестезия. – И вновь обращаясь к сестре – Все-таки три, голубушка, стакана тащи. И шустро! Выпил Караим Антинохьевич с мужиками. И первый – стоячий без тряпицы, наконец-то обрёл дар более-менее связной речи и рассказал Караиму буквально следующее: - Ну, выпили мы с кумом. С бабами, понятно, поругались. Им – то се, пятое-десятое – тока бы глотки драть. Праздник же Святой! Понимать надо. Дуры – одно слово! В общем, потом ко мне пошли – в сарае там было у меня немного. Выпили ещё, посидели, он мне и говорит: «Знаешь, мол, когда и почему баба хвостом крутит?» «Отож,- говорю.- Оттого и крутит, что с хвостом. Все они бесоватые!» А он мне: «Дурак ты! Я, мол, не про то щас. Я про то, что до одного места ей те дрова давным-давно и чердак худой. А вот место то самое чешется... Вот я об чем!» И вдруг в рев – прям как запойный. На земь плюхнулся, орет: «Не могу больше! Ой, не могу!» Я чуть прям не протрезвел с непоняток. И бросать боязно – не повесился бы. А то у нас в том годе помню… Да и хер с ним! Тот вовсе шибанутый был. А кум-то мой – мужик. За ним отродясь дурости такой не водилось. В общем, он блажит, а я как обухом по голове. И тут, бац! Дошло до меня! «Ты что ж» говорю «курва, мать твою так перетак! Бабу что ль обходить не смог?» А тот пуще в рев – думал щас вся деревня сбежится. Насилу угомонил. В общем, сидим, допиваем. А я про себя: «Беда-а. Ой, беда. Как бы не повесился все-таки». Тут он мне и говорит: «Чета у меня там не того… этого» «Че» говорю «у тебя не того-ентова?» Он, так, мол, и так. А у меня прям, как гора с плеч: «Дурень» говорю «что ж ты сразу-то не сказал! Это ж – не беда! Плевое дело – проще пареной репы!» А как вышло - меня в прошлом году в ЦРБ возили – такая же херня была. Врач говорил, не помню. Не то «навоз», не то «абрикос», что-то сельскохозяйственное у меня было. Вот прям аккурат, как и с кумом стряслось. Так там делов оказалось на пять сек - шкуру оттянули, да и оттяпали кусок. В палату хотели положить – а я утек. Знаю – потом деньги давай, за то за се. На мне и так все как на собаке… Короче, мы еще по наркомовской накатили, да глоточек оставили – чтоб топорик, значит, протереть…» - Ясно! – неожиданно резко и громогласно прервал его Караим. – Клиническая ситуация на лицо! Любушка, вы все приготовили? - Да, Караим Антинохьевич! Операционная сестра уже помылась. Все готово. - Пройдёмте, дамы и господа. Приоденьте коллегу, - говорит Караим санитарке, кивая на «подельника». Тот аж икнул со страху. Санитарка уже рот было открыла: «Не положено!!!» - им же до одного места, академик ты пятнадцати академий или хрен с баштана. Но докторша приёмного строго так ей бровками - мол, не выёживайся, а исполняй. И все действующие лица двинулись в «предбанник» ургентной операционной. - Как вы уже, наверное, догадались, Татьяна Юрьевна, у нашего пациента случился банальнейший... кто? - Фимоз. – Вздохнув, послушно отвечаю я. - Не этот ли «сельскохозяйственный» продукт вы имели в виду, коллега? – Продолжает, как с подмостков вещать Караим, обращаясь к подельнику потерпевшего. - Он. Точно он. Вот и доктор мне тогда… - Понятно, понятно. – И вновь обращаясь ко мне. – Не просветите ли вы, Татьяна Юрьевна, глубокоуважаемого коллегу, приехавшего к нам из дальних… э-э… стран, на предмет сего типично «сельскохозяйственного» случая? За моей спиной давилась от смеха до пузырей на лбу докторша. Мне же по роли, отведенной великим «искусствоведом», приличествовало дать серьезный развернутый ответ. - Сужение крайней плоти полового члена. Фимоз у взрослого мужчины возникает при хроническом воспалении кожи головки полового члена и крайней плоти - баланопостите. Причиной фимоза могут быть склероз кожи крайней плоти, злокачественные новообразования головки полового члена и крайней плоти, инородные тела, всякие неспецифические и специфические инфекции. Например, сифилис. - Умница-голубушка. «Ага, и чаще всего встречается в далеких сельскохозяйственных странах!» - Чуть не залепила я под конец. Еле сдержалась, чтобы не выскочить из роли. – И что же, душа моя, у нашего пациента было не «таво-ентова», что он ханку жрал и другу в ноги кидался, на бабу свою жалуясь? – Продолжал млеть в своей ипостаси Караим. - Хотя, должен сказать, претензии её были совершенно обоснованы, ибо если ты мужчина – изволь соответствовать! – Добавил семидесятилетний академик, горделиво расправив плечи. Должна сказать, дай Бог вам всем в его годы так выглядеть! - Фимоз, - говорю, - Караим Антинохьевич, нарушает нормальную половую жизнь и даже делает, порою, её невозможной. Потому что возникают весьма болезненные проблемы с открытием головки полового члена, травмы кожи крайней плоти и уздечки во время эрекции и при половом акте. - Ой, пиздец, какие проблемы! – Вдруг подает реплику уже приодетый в бахилы и хирургический халат кум-«оператор». – Извиняюсь. - А ведь совершенно верно говорите, коллега! – Отвечает Караим, значительно поднимая указательный палец вверх. «Бля-я! Ну, цирк!» - проносится у меня в голове. - И каково же лечение подобных форм фимоза у взрослых мужчин, Татьяна Юрьевна?! – тоном, ни на секунду не позволяющим заподозрить в ерничаньи, продолжает Караим, предупредительно открывая передо мной двери в оперблок. - Только оперативное! – Наигранно вздыхаю я, оглядываясь в поисках Олега. - Именно! – И тут же - Мойтесь, голубушка! - Я?!... – «Пиздец! Цирк уехал – клоуны остались!» - Караим Антинохьевич, мне же в роддом, и к тому же Олег… - Ничего не случится в вашем роддоме за час. Там ещё дежурант есть. А если что – из гинекологии бездельников вызовут. А Олег, как и его милейший отец Иван, хотя и прекрасные хирурги, но алкогольдегидрогеназы в организме – кот наплакал. Это у них наследственное. Так что – сама понимаешь… «Ну, Олег, ну, удружил! – думаю, - Ладно, что делать-то. В травме я уже ассистировала, так что… Не прикажешь же солнцу закатиться в неурочный час… Подержу, пожалуй, крючок академику» А академик-то, между тем, ещё успел огненной воды себе и «коллеге» плеснуть. - Караим Антинохьевич, - говорю – только вам там несколько неудобно будет, потому что у этого стола давным-давно все гайки и болты из строя вышли и он под ваш рост не отрегулируется. - А зачем мне, радость моя, его регулировать? С такой операцией вы, Татьяна Юрьевна, вполне справитесь самостоятельно при помощи операционной сестры. «Ну всё! Приехали! У Караима Рождественский маразм!» - только и успела подумать я. - И не волнуйтесь, мы с коллегой будем рядом и все вам расскажем. – И подталкивает офигевшего в дупель мужика в операционную, куда санитарки уже увели его дружка со слегка подпорченным «хозяйством». – К тому же, поверьте старому волку – кесарево сечение куда как более сложная операция. А циркумцизио, по большому счету, и операцией не назовешь. Скорее – манипуляцией! Хотя!.. Знаете ли вы, коллега, - продолжил он, обращаясь к «куму» - что сказал ещё в 1911 году американский хирург Кистлер по-поводу обрезания? - По-поводу чего?.. - Да вот, как раз того «самого-ентова». А вы, Татьяна Юрьевна, тоже не знаете? - Нет, Караим Антинохьевич! Не знаю! Я пиписьки совершенно иной конструкции в интернатуре и клинординатуре изучала! - Настоящий врач, голубушка, должен быть энциклопедически образован! И у вас для этого есть все предпосылки! Интеллект, талант, мастерство, молодость, красота, ноги… Последнее, впрочем, из несколько иной оперы, но не помешает. Считайте это бонусом. Так вот… - Выдерживает МХАТовскую паузу и хорошо поставленным голосом продолжает, обращаясь ко всем, находящимся в операционной: - А сказал Кистлер буквально следующее – «Циркумцизио — одна из наиболее часто выполняемых малых операций, которая иногда делается хирургами походя, без особого внимания к ней, из-за кажущейся простоты. Однако многие хирурги часто теряют своих лучших клиентов, если эта операция заканчивается неудачно!» Поэтому сейчас мы будем делать такое циркумцизо, - кхм, - вернее – доделывать, - Караим укоризненно посмотрел на мужика, которому, судя по всему, было, мягко говоря, не по себе, - Что вашему другу, любезнейший, нигде не стыдно будет продемонстрировать результаты нашей работы! Картина маслом – двое «коллег», в нестерильной зоне, примостились у подоконника… Консилиум, блин! Нет! Такого у импрессионистов точно нет – можно даже не искать. В это время в оперблок забегает взъерошенный Олег, смотрит на обложенное уже медсестрой операционное поле, нервно сглатывает и убегает. Вслед за ним деловито заходит анестезиолог. Почтительно кивает Караиму, видит меня и недоуменно вопрошает: - А Олег Иванович говорил, что у нас урологическая операция. - Урологическая – подтверждаю я. - А ты тут что делаешь? - Подрабатываю на полставки! – Рявкаю я. – Делай блокаду! Мне уже на мужика этого смотреть жалко! - Подход не мальчика, но мужа! Я ни секунды не сомневался в вас, Татьяна! – Гордо изрекает Караим с подоконника. И тут, вдруг, оживает пациент: - Доктор! Я вас очень прошу! Сделайте, пожалуйста, чтоб было красиво! Баба у меня очень капризная! - Да. – Подтверждает «коллега». - Мы и приехали-то потому, что криво вышло. Я до соседа сбегал – у него «газель» - в больницу, говорю, надо смотаться – и мухой назад! Там сейчас дружбану подровняют чего надо – и назад к столу ещё успеем! И тебе поставим. Так что он нас на улице ждет. Вы, доктор, побыстрее управьтесь, но чтоб ровно! А то его засмеют. Баба у него шибко языкатая – разнесёт, что твой Бобик-пустобрёх. В общем, я уже не знаю, плакать мне или смеяться. Операционная сестра вся трясется мелкой дрожью от хохота. А Караим продолжает в своем духе. - А «криво», любезный, как вы изволили выразиться, вышло потому, что многие хирурги предпочитают, в отличие от вас, технику «двойного разреза». Смысл ее в том, что наружный и внутренний листки крайней плоти надсекаются двумя отдельными циркулярными разрезами, а образовавшаяся между ними полоска ткани затем удаляется. Подобная методика, коллега, позволяет удалить ровно столько крайней плоти, сколько «закажет» пациент. Таким образом, головка полового члена будет после операции открыта либо полностью, либо частично. Осложнения после циркумцизио встречаются в опытных руках хирурга крайне редко. А вы, милейший, допустили ошибку начинающего – попытались одномоментно разрубить этот «гордиев узел», чего, конечно же, не допустит Татьяна Юрьевна! - Не-е. Я узел не трогал – только шкуру. Он палец поставил – типа там дальше уже х… хозяйство. Точно вроде рубанул. А он как заорёт. Смотрю – кривовато чуток вышло ну и вот… Медсестра ржёт. Анестезиолог тоже. Я стою над этим самым «хозяйством» со скальпелем в руках. Олег-счастливчик блюёт где-то в недрах санкомнаты приёмного. А Караим Антинохьевич на вершине блаженства. Что, как говорится, и требовалось доказать. Дальнейшие полчаса были посвящены циркумцизио в Древнем Египте времён шестой династии фараонов. (Кстати, все фараоны были названы поименно.) Циркумцизио в еврейской культуре, как олицетворению единства с Богом, следованию Его заветам и принадлежности к избранному народу. Была зачитана Книга Бытия. Слава Яхве, не вся, а только отрывок, где говорится: «Каждый мужчина среди вас должен быть обрезан». Бытие 17 дробь 10. Мы узнали много нового о циркумцизио среди мусульман, африканских племён и индейцев Центральной Америки. О пользах и рисках. Об отдаленных последствиях и о том, почему у мусульман гораздо реже случается рак прямой кишки. Да-да. Караим в характерной для него манере и тут коснулся смежных специальностей, ибо «медицина едина и неделима, как цвета спектра, которые лишь сливаясь, дают Свет». Изредка прерывал он свои речи, и, заглядывая через плечо операционной медсестры, изрекал: «Да», «Ага», «здесь чуть выше», «Не надо Ревердена – это тебе не матка», «Умница, моя девочка!» «Красоту в массы!» Академик был галантным мужчиной – позже он самолично проводил меня до самого родильного дома неуютными подвалами и, ещё раз уточнив, точно ли я не хочу (правда, не уточнив – чего именно), отправился в главный корпус, зычно напевая «Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны». Тексты нашего всего, положенные на музыку Петра Ильича, зычным эхом разносились по подвалу, пока я курила. Поспать так и не удалось, потому как ближе к середине ночи, потянулись дамы с тянущими, ноющими и схваткообразными. *** Всю пятиминутку начмед смотрела на меня, в предвкушении сверкая глазёнками. И в самом конце, не выдержав, объявила громогласно: - И последнее! У нас ЧП! В связи с чем Татьяну Юрьевну в срочном порядке вызывает к себе начмед по хирургии! Доигрались вы, в очередной раз, дорогая! Много себе позволяете и ещё больше о себе думаете! – Коллеги, заинтересованные запахом нового скандала, посмотрели на меня. – Да! Татьяна Юрьевна напилась и всю ночь шлялась по главному корпусу, превышая полномочия! Я думаю, что Алексей Гаврилович примет меры и на сей раз, я не буду вас выручать! - А что, разве вы меня уже выручали? – Елейным голосом спросила я. - Все за работу!!! – заорала начмед по акушерству и гинекологии. Поздоровавшись со спокойной, как сфинкс секретаршей, я толкнула тяжелую дубовую дверь кабинета начмеда: - Доброе утро, Алексей Гаврилович. Вызывали? - Штовыепвашуматьсебепозволяете?!!! – Выдохнул на меня с перегаром начмед. – Просил же вчера не пить! - Так я и не пила. - А за каким хером вас понесло оперировать урологическую патологию, если у них в отделении есть свой врач?! Это должностное нарушение. Нет! Это – должностное преступление!!! – заорал начмед и шандарахнул об стол журналом операционных протоколов ургентной операционной, где в графе «хирург» гордо реяло моё ФИО. «Ну, Олег! Ну, гад! Еще и post faсtum удружил. Видимо так и не пришел в себя вчера. Ему-то что - он - сын Ивана. А я, блядь, сирота! Мама – учитель. Папа – инженер...» И тут распахивается дверь и, напевая на какой-то незатейливый мотивчик стихи «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?», входит Караим Антинохьевич. Первым делом целует мне ручку, заявляет, что я – очаровательна (ага, а как же – после бессонной ночи и с растрепанными волосами). Затем поворачивается к начмеду и говорит: -Ты, Алеша, дороги Смоленщины, конечно, не помнишь. А вот отец твой покойный – помнил. И на красивых женщин варежку разевал только чтобы обомлеть! Чего орёшь?!.. А-а, да я смотрю протокол операции неверно записан? Ай-яй-яй! Как это я недоглядел, а операционную сестру бес попутал – это с ними частенько случается. Дай-ка я поближе гляну… Ну, вот, конечно, я вижу – ошибка – тычет пальцем в журнал Караим – Кто у нас тут хирург? Я хирург! А Татьяну Юрьевну я трепетно умолял мне проассистировать, потому как Олег Иванович были несколько не в себе и сильно жаловались на осетрину, что к нам в буфет завезли на праздник. А что пациент удрал – так за ним дежурный доктор следить не обязан, а вот псы твои приёмные – как раз наоборот. Но, надо сказать, парни красиво ушли. На «газели». Как мы с твоим отцом от фашистов. Ах, Алёшка! Давай сообрази лучше кофию с коньячком. Или даже лучше коньячку с кофием. На три, естественно, персоны. – Алексей Гаврилович обреченно машет ручкой и распоряжается секретарше в селектор. Тем временем Караим Антинохьевич снова обращается ко мне: - А для вас, любезная барышня, у меня подарок. – И вручает мне толстый альбом репродукций… Клода Моне. Я, пытаясь быть естественной, улыбаюсь, благодарю, открываю, а там – дарственная надпись: «Прекрасной женщине, одной из лучших моих учениц и настоящему бойцу в память о совместном обрезании. С самыми искренними. К.А.В.» - Татьяна, двери моего кабинета открыты для вас в любое время. Не говоря уже о потайном лазе в моё сердце. Слава Богу, во время моих неловких расшаркиваний и смущенных благодарностей, начмед вернулся в реальность и что-то там начал увлечённо рассказывать Караиму Антинохьевичу. Я быстренько ретировалась под благовидным предлогом, потому что хотела как можно быстрее домой, ванну и спать. Но так просто уснуть мне не удалось. Вначале позвонила, утром ещё такая злобная, а сейчас приторно-мармеладная Светлана Петровна – начмед по акушерству и гинекологии и заголосила в телефонную трубку: - Нет, какая же ты умничка! Я никогда в тебе не сомневалась! Надо же… САМ Караим Антинохьевич… - Да-да. Спасибо, - говорю - Вы всегда так чутко… реагируете. – И положила трубку. Надо ли говорить, что ещё с полгода вся больница считала меня любовницей академика! Спустя ещё пару минут позвонил Олег и жалобно проныл: - Мне так плохо, а Алексей Гаврилыч меня вдул по самое не балуй, а мужики удрали. - Олег, иди на хуй! – сказала я и выдернула телефон из розетки. Едва прислонив голову к подушке, вдруг… *** …очутилась в кафе на набережной Сены. За соседним столиком сидели Пабло и Сальвадор. И вдруг последний начинает реветь – как запойный. На земь плюхнулся, орет: - Не могу больше! Ой, не могу, Паблуша! Чета у меня там не того-ентаво… - Чё ты не можешь-то? Галку окучить, что ли?! Говорю тебе, нельзя на русских бабах жениться! - А это не я – она сама – голосит Сальвадор. - Ладно! Не голоси, пошли в мою мастерскую! У меня о прошлом годе такой же «абрикос» с Ольгой вышел. Да не ссы - там делов на пять сек – шкуру оттянуть да оттяпать кусок! Пошли! Да абсенту прихвати – нож протереть! Проснувшись в холодном поту, я весь день листала альбом Куинджи! Ну, его, этих импрессионистов и прочих кубистов. Куда как лучше реализм. Радуга. Море. Крым. Ночь. Степь. Одно плохо - зря они в биографической части альбома фото Архипа Ивановича, играющего в шахматы с Менделеевым, вставили. Так и кажется, сейчас один другому заголосит: «Не могу больше! Ой, не могу, Дмитрий! Чета у меня там не того-ентаво…» P.S. А помощь Караима Антинохьевича мне, действительно, однажды очень пригодилась. Но та история совсем не походила на рождественскую сказку. Потому что было совсем не смешно и страшно. http://sol-tat.livejournal.com/275294.html#cutid1
Многоэтажный дом перевернулся в Турции, как спичечный коробок http://www.rian.ru/video/20090803/179563768.html А это в Китае: http://warnet.ws/news/31447
